Nigorie. Higuchi Ichiyo.

Вчера ночью дочитала "Мутный поток" Хигути Итиё. Мне кажется, что перевод слегка хромает, но не перебивает впечатление от её прозы.

Действие рассказа так же происходит в увеселительном квартале Ёсивара, и в центре повествования всё те же безысходность, отчаяние и отвращение к жизни. Разница в том, что в предыдущей новелле предрешённость была лишь начерчена лёгкой кистью на заднем плане, а здесь она представлена со всей ясностью.

В этих небольших произведениях так и сквозит дух "плывущего мира", свойственного японскому искусству периода Эдо, - мира ускользающего, бренного и недолговечного. В этом прелесть японской эстетики, и судьба, постигающая героев, это судьба каждого, кто обладает чувствительным восприятием реальности.

По уровню безысходности рассказы Хигути Итиё напоминают "Бремя страстей человеческих" Моэма, только читать не так мучительно и слог приятнее, хотя по длине предложений этот перевод мог бы потягаться с "Войной и миром".
В обеих новеллах не найти пафосных, обобщающих выражений о природе вещей, которые так свойственны европейской литературе, так что если бы мне захотелось процитировать какой-нибудь особо выразительный отрывок, вряд ли удалось бы найти такой. Японская литература не диктует истину звонкими, остроумными фразами, она прячет её в утренней дымке над над рисовым полем и заставляет читателя чувствовать, ощущать её.
Одна старая знакомая когда-то написала о "Маленьком принце", что "эту книгу можно разбирать на цитаты", и выразила тем самым, по моему мнению, весьма характерную черту европейской литературы: склонность сжимать мысль до такого размера, чтобы она поместилась в один твит.
Японская литература, напротив, это одно целое, не поддающееся разложению на концентрированные истины. Тем не менее, я приведу здесь один отрывок, который поразил меня своей эстетикой и красотой описательных средств.

[...похоже, вечером она сидит перед зеркалом и льет слезы; ведь Орики из Кикунои - не воплощение злого духа; когда-то ее постигло несчастье, и она погрузилась в мутный поток, предалась лжи и утехам с гостями; чувства ее, те, что были заметны со стороны, - тонкостью напоминая бумагу из Ёсино, - легки и мимолетны, словно мерцание светлячков; за столетия девицы, занятые в этом ремесле, притерпелись к слезам, случалось, на их глазах мужчины из-за них кончали с собой, а они отворачивались, едва выговорив «сочувствую»; вопреки этому хорошо усвоенному безразличию, собственная душа Орики иногда разрывалась от ужаса и печали, и тогда в слезах, стыдясь сторонних глаз, она пряталась в нишу на втором этаже выплакивать горе; она не делилась с подругами своими бедами, таилась, и ее считали сильной, даже прозвали «крепкой девочкой», не понимая, что она уязвима, словно надорванная паутина, - тронешь и нет ее...]

 (с) "Мутный поток"